Уровень преступности - один из важнейших показателей, который влияет на заболеваемость и смертность населения как напрямую - убийства, тяжкие телесные повреждения и т.д., так и косвенно, через стрессы. Рост преступности в стране отчетливо коррелирует с экономическим кризисом и спадом производства. Причины явления общеизвестны - ослабление власти, крушение идеалов, обеднение народа. Тенденция этих процессов показана на Диаграмме. Характерно, что общее число преступлений после роста в 1991 - 1993 гг. в общем стабилизировалось, тогда, как число тяжких преступлений продолжает расти. Более того, по самым свежим сводкам МВД (за 1997 год) эта тенденция сохраняется. По общей преступности произошло снижение на 8.6% от уровня 1996 года, а доля тяжких преступлений уже приблизилась к 60-ти процентам. По-видимому, идет “профессионализация” преступности - все большую роль играют преступления, совершаемые организованными преступными группировками, тогда, как “бытовая мелочевка” типа хулиганства стабилизировалась или пошла на убыль.
В общем, на наш взгляд, число тяжких преступлений лучше отражает уровень преступности, чем общее количество преступлений. Тяжкое преступление труднее спрятать, а кражу кошелька или ограбление дачи можно и не регистрировать, а заявителю дать понять, что кроме волокиты он ничего не получит - найти утраченное все равно не удастся [1].
Распределение тяжких преступлений в 1995 г. хорошо коррелирует с миграционными особенностями формирования социума. Сравнительный анализ показывает, что в в регионах с преобладанием оседлых групп населения частота тяжких преступлений снижается до 870, тогда, как преобладание групп пришлого населения повышает этот показатель до 2010-2480 случаев на 100 тыс. взрослых жителей за год. Анализ зависимости уровня преступности от типов жилых помещений показал, что среди живущих в домах общественного жилого фонда без коммунальных удобств (“бараки”) тяжкие преступления совершаются в 3.5 раза чаще, чем в среде жителей всех остальных типов жилых помещений. Таким образом наиболее критичными по уровню тяжкой преступности являются малые города и рабочие поселки с преимущественно миграционным составом населения, проживающего в “бараках”. Эта характеристика более всего соответствует описанию условий жизни социальной группы “освоителей”, описанной в разделе по культурам природопользования. Действительно, максимумы преступности приходятся на недавно осваиваемые регионы, социум в которых представляет собой несбалансированный конгломерат выходцев из разных частей бывшего Союза с нарушенной поло-возрастной структурой (преобладание зрелых мужчин). Низкий же уровень преступности в большинстве случаев характерен регионам с повышенной гармоничностью и устойчивостью социума.
Отношение числа тяжких преступлений к общему уровню преступности является характеристикой не столько структуры преступности, сколько особенностей ее регистрации органами МВД в разных регионах [2].
Дело в том, что уровни регистрации преступлений вообще и тяжких преступлений в частности, в разных регионах могут существенно различаться. Так в центрах крупных макрорегионов (Москва, С- Петербург, Нижегородская, Новосибирская области, Красноярский и Хабаровский края), о принципах выделения которых см. в Web-атласе “ Россия как система ”, доля тяжких преступлений практически всегда понижена. С одной стороны в экономических центрах правоохранительные службы более многочисленны и лучше оснащены, что позволяет предотвращать часть тяжелых преступлений. Расчеты показывают что в мегаполисах (более 700 тыс. жителей) число тяжких преступлений понижено до 1340 на 100 тыс. человек, тогда, как в менее крупных городах (свыше 100 тыс. жителей) их в среднем 1520, а в малых городах - 2090 на каждые 100 тысяч населения. С другой стороны число нетяжких преступлений в центрах макрорегионов несколько повышено за счет таких категорий, как клевета, взяточничество, оскорбления, иски о защите чести и достоинства и т.п. Кроме этого столичные жители видимо чаще настаивают на регистрации в милиции таких преступлений, как мелкие кражи, воровство на дачах и т.п. Как “интеллектуальные” преступления, так и мелкие кражи в провинциальных окраинах регистрируются милицией гораздо реже. Поэтому при практически равном уровне тяжкой преступности в статистике нецентральных регионов повышается доля тяжких преступлений. Максимумы доли тяжких преступлений практически всегда приходятся на регионы, соседствующие с центрами макрорегионов. Возможно, что часть из них используется профессиональными преступниками для постоянного пребывание в зоне доступности экономических центров. Наконец, минимумы по доле тяжкой преступности характерны для большинства земледельческих областей. Определенно, это связано с особенностями социального уклада в деревнях, которому менее свойственны проявления агрессии и жестокости.
Тенденция изменения соотношения тяжкие преступления - общая преступность принципиально иная [3]. Максимальное значение имеет Калининградская область, которая входит в полосу регионов с высоким значением, расположенную западнее Московской области от Орловской до Мурманской областей. Все эти регионы несут важную транзитную роль на трассах Европа-Центр. Столь резкие отличия в динамике доли тяжких преступлений объясняются разными процессами. Во первых в западном секторе страны сильнее всего профессиональные криминальные группировки. С другой стороны в этих неспокойных регионах органы правопорядка вынуждены все меньше обращать внимания на менее тяжелые преступления. Похоже, что в указанном регионе оба фактора играют существенную роль в формировании статистической картины преступности. А вот в другой зоне максимума - трех депрессивных областях к северо-востоку от Москвы (Ивановской, Владимирской и Костромской) явно выше значение второй причины. В условиях крайне низкого уровня жизни милиция все менее склонна преследовать за мелкие преступления. В то же время нищета нередко толкает наименее устойчивые контингенты на крайние действия. Ту же природу, видимо, играет локальный максимум на юго-востоке Западной Сибири. Соответственно, дальневосточный максимум явно связан с контрабандной торговлей, но не с Европой, а с Азией. Видимо, можно говорить о процессах оттока наиболее активных и агрессивных групп населения с Севера, из аграрных областей и с Северного Кавказа и их стекания к зонам активной контрабанды, т.е. туда, где имеются “шальные деньги” и еще есть, в отличие от столицы, возможность их перераспределения. Характерно, что в 1997 году в областях, прилегающих к новым юго-западным границам России был наиболее существенным рост преступлений, связанных с убийствами (Белгородская - 30.4%, Брянская - 27.2%) и с изнасилованиями (Карачаево-Черкесия - 60.7%, Псковская - 52.2%, Астраханская 37.0%). В депрессивных областях, вероятно, из-за низкого уровня жизни, даже пониженный потенциал агрессии легко переходит в конкретные действия. По статистике 1997 года численность преступников из безработных превысила 78 тыс. человек и составила 5.7% от числа всех выявленных преступников и 3.4% от общего числа безработных . Максимальное снижение соотношения тяжкая преступность / общая преступность в Москве скорее всего связано с тем, что преступность здесь к 1995 г. уже перешла с улиц в оффисы и работает не привлекая внимания милиции.
Число преступлений против личности имеет в общем в России тенденцию к снижению после 1993 г. Среди преступлений против личности наибольший интерес в связи с проблемами здоровья населения представляют сексуальные преступления. Для анализа этой группы преступлений без искажений, вносимых особенностями регистрации (нерегистрации) следует рассматривать отношение числа изнасилований и попыток изнасилований к числу тяжких преступлений [4].
Эта карта дает на редкость неожиданную картину. Практически все регионы
с нарушенной структурой полов среди взрослого населения (Север и Восток
страны) имеют пониженную частоту сексуальных насилий относительно других
форм насилия и преступности. Минимумы приходятся на портовые районы и столицы,
а максимумы на автономии с сохраняющимся патриархальным укладам. Таким
образом девиальное поведение реализуется в сексуальную агрессию
чаще в случаях, если в регионе отсутствуют пусть незаконные, но ненасильственные
пути удовлетворения сексуальных влечений. По-видимому, призывы к тотальной
борьбе с проституцией и негативными следствиями “сексуальной революции”
могут принести реальную пользу обществу лишь в случае значительного роста
эффективности предотвращения сексуальных преступлений. Издержки же от сексуальных
преступлений в плане психического (да и любого другого) здоровья женщин
и детей крайне велики, хотя пока и явно недостаточно принимаются во внимание.
Прочие преступления против личности распространены по стране довольно хаотично, что, скорее всего, отражает неравноценность регионов по уровню регистрации “нанесения менее тяжких телесных повреждений”, на долю которых в России (только по регистрации) приходится почти треть преступлений этой группы. Безусловно, отчасти и “нанесение тяжких телесных повреждений” и даже часть умышленных убийств регистрируется не полностью. Дело в том, что в статистике России в последнее время растет количество “насильственных смертей неустановленного характера” [5]. Это - свидетельство маргинализации части населения. Поэтому в крупных городах, где концентрируются маргиналы и где их никто не знает, заметная часть этих преступлений не регистрируется, они уходят в другой раздел статистики. Преступления против собственности регистрируются в России крайне различно в разных регионах, здесь порою традиция значит больше закона. Единственной закономерностью для этого вида преступлений является устойчивый максимум в Москве. Как видно из приведенного графика, число преступлений против собственности относительно стабильно.
Статистика по экологическим преступлениям, публикуемая в Госдокладах по состоянию окружающей среды, по сути является лишь статистикой браконьерства. Экологические преступления предприятий - загрязнителей атмосферы, водоемов, почв, грабящих леса, недра и рыбные богатства исключительно редко попадают в разряд уголовных. Говорить об объективности такой статистики не приходится. Еще в в середине 70-х годов исследованиями студенческих дружин по охране природы было показано, что латентность, например, охотничьего браконьерства составляет более 99%.
Региональное распределение частоты регистрируемых случаев браконьерства [6] отражает повышенный фон этого явления в районах осетрового и лососевого промыслов (Прикаспий, побережья Азовского моря, Дальний Восток), контроль за которыми отличается большей строгостью, нежели обычное рыболовство. В центральной части Европейской России повышенный фон браконьерства связан с большей частотой случаев незаконной рубки леса, которым в малолесных областях уделяется повышенное внимание. В Сибири регистрация браконьерства минимальна. Это связано с меньшей строгостью ограничений на охоту и рыболовства в условиях относительной ненарушенности природы .
Мартынов А.С. Виноградов В.Г. 1998 (C)